если однажды ты женишься или заведешь детей, напиши мне, и я буду знать, что ты в порядке если однажды ты решишь устроить революцию или уйдешь в монастырь, напиши мне, и я буду знать, что ничего не изменилось
Нет сил. Юля уехала обратно в Сибирь, я приехала с вокзала, легла спать, долго не могла уснуть, проснувшись, долго думала, ехать в ПБ или не ехать. А что мне могли там сказать? Что всё, чего мы добились за эти два года, пойдет прахом, потому что институт расформировывают. И больше ничего. Это без шансов. И пиши не пиши петиции — без толку. Директор института уволился, а институтскую газету закрыли тем же утром. Главный редактор убит горем. Собственно как и все. Вот такое оно — начало конца.
И только записка, которую я случайно обнаружила приколотой иголкой к стене сегодня вечером, дает надежду. Она от Юли.
Петербург. Ощущение голода. Настроение рваной струны. Где к Неве вечность неба приколота И преследует чувство вины. Где всегда на любом перекрестке Себя чувствуешь, будто распят. Где с простой прямотою подростка На тебя в лобовую летят Стержни улиц, каналов и линий. – Проплыви и пройди до конца Каменистой, но водной, пустыни Корабельщика и мудреца. Ее ветер прицельный и резкий. – Финский нож, убивавший не раз! Петербург дышит нам Достоевским! Петербург смотрит Блоком на нас! И, попав за решетку кроссворда, В этот город мостов и углов, Прагматичный, надменный и гордый, Ты не сможешь прожить без него!
этот год забрал у меня двух людей, которых я любила сильнее всех остальных. я хочу их отпустить. сказать спасибо за все хорошее, что было, и отпустить.